форум гости гиды о нас архив

Москва Тютчева

Прогулка Леонида Видгофа "Москва Тютчева" вызвала немалое количество откликов. Сразу несколько прогульщиков захотели написать отчет о ней. Но мы, чтобы никого не обижать, решили скомпоновать наш отчет из трех наиболее объемных текстов, поступивших на наш адрес.

Прогулка Леонида Видгофа "Москва Тютчева" оказалась едва ли не самой пространной из прогулок проекта. Такая широта охвата памятников, я думаю, из-за того, что Тютчев не был состоявшимся поэтом при жизни, не заботился об опубликовании своих произведений. Поэтому литературоведческие факты - здесь написал такое-то стихотворения, а здесь - другое - уступили место воссозданию Москвы глазами Тютчева и его впечатлений о такой Москве.

На углу ул. Забелина и Старосадского пер. бывал поэт Осип Мандельштам: в этом доме жил его брат Александр Эмильевич. Для Мандельштама поэзия Тютчева была очень важна (вспомните: "Дайте Тютчеву стрекозу, ...Веневитинову розу, догадайтесь почему?").
Да, да, я тоже вспомнил это стихотворение, и тоже забыл вторую строку.
Напротив - Ивановский монастырь. Здесь, кстати, томилась Салтычиха, а ведь в свое время она добивалась сердца дедушки Тютчева... Она была соседкой Тютчевых по усадьбе в Троицком (нынешний Теплый Стан).

Как только мы дошли до вершины - там, где стоит храм Трех Святителей, навстречу нам вышла женщина и стала зазывать на баптистское богослужение. Это было очень неожиданно: мы - толпа народа и женщина в платке, проповедывающая нам запросто, словно мы в деревне, причем на руке у нее была красная повязка, поэтому, когда я подошел, не расслышав, подумал - на демонстрацию зовет. А это - Ивановская горка в самом центре нашего города.
На Ивановской горке во времена Тютчева жили известнейшие московские фамилии: Лопухины, Остерманы, Воейковы. В XIX в. это еще было довольно малозастроенное пространство, в котором доминировали зеленые насаждения. Когда-то здесь были сады великого князя Ивана III.
Многие обитатели горки не уезжали на лето в усадьбы - зелени на горке хватало и так. А в добавок к этому - открывавшиеся виды на Кремль и прекрасный образец нарышкинского барокко, церковь Успения Богородицы в Потаповском переулке? С церковью Успения, которую Тютчев наблюдал из окна, связан интереснейший топонимический сюжет. Переулок, в котором она стояла, после революции был назван по имени архитектора, ее постоившего. А через несколько лет церковь снесли, поскольку выходила за красную линию Покровки. Название же Потаповский пер. осталось.

Первый московский адрес Тютчева сегодня поражает. Это прекрасное, элегическое место, несмотря на то, что старый дом сильно перестроен, вместо служб выросли новые дома. Входим в заросший деревьями двор через арку с Трехсвятительского пер. Играют дети. Старый трехэтажный дом Остерманов стоит в глубине и о его древнем происхождении напоминает лишь рустовка и наличники с замковыми камнями. Он казался заброшенным, но, то ли от чудесной погоды, то ли по еще какой-нибудь неизвестной причине, впечатление он оставляет совсем негрустное. Леонид Видгоф вспоминает, что на когда-то был и виден и первый этаж (ныне он почти полностью ушел под культурный слой и окна его заложены). Впервые Тютчев попал в этот дом в возрасте двух лет. "Что можно сказать об этом первом разе? Тютчева внесли сюда на руках", говорил Видгоф. Семья Федора Андреевича Остермана в свое время усыновила дочку Толстую, которая и была матерью Тютчева. Судя по описаниям, ее комната выходила на храм Трех святителей.
В пасхальную ночь маленький "Феденька" Тютчев стояли с матерью у окна и ждали первого удара колокола. Леонид Видгоф рассказал, что они слушали не колокола Трех святителей, а общемосковский перезвон, начинавшийся с колокольни Ивана Великого в Кремле.

Потом прошли мимо палат Мазепы (которые со стороны двора сохраняют еще неотштукатуренный фактурный кирпич XVIII в. - sic!) во двор Лютеранской церкви.
Лютеранская кирха (часовенка и службы, кстати, были одним из первых московских работ Ф. Шехтеля) Петра и Павла оказалась поводом для открытия интереснейшей темы. Оказывается, у Тютчева есть стихотворение "Я лютеран люблю богослуженья...", которое является попыткой понять чуждую ему религиозную обстановку. Рационализм, едва не модернизм (напрашивающееся слово) лютеран находит отклик в общих настроениях Тютчева по поводу Европы. Оказывается, после Тютчева отсались наброски трактата "Россия и Европа", в котором взгляд на Европу весьма пессимистический, а роль России понимается в мистическом духе. Россия как возрождающая веру сила - одновременно как пустыня, голая степь (в стихотворении, маркированном как "пресловутое" - "Умом Россию не понять..."). Такой взгляд можно с изрядной долей грубости сравнить со взглядами суфиев, обнаруживающих в пустоте и пустыне неисчерпаемые запасы божественного. Так или иначе, историософские взгляды Тютчева явились полной неожиданностью для части участников прогулки (и для автора данных заметок).
В стихотворении Мандельштама, в котором он описывает встречу с лютеранскими похоранами во время погулки по Москве, лютеранство так же рядоположено рационализму и отсутствию чуда: "витийствовать не надо", "мы не пророки". Интересное ощущение от религии, основатель которой бросил чернильницей в посетившего его дьявола и отрицал значение наук, переругиваясь с Эразмом Роттердамским.

В гагаринскую усадьбу в Армянском переулке Тютчевы переехали в 1810 г. Изысканный усадебный дом (ныне "Детский фонд") был перестроен в 18 в. архитектором Михаилом Казаковым из палат 17 в., причем старинные кокошники были раскрыты в ХХ в. Ощущение постмодернистское.
Здесь висит единственная в Москве мемориальная доска. Видгоф показал здесь изображения поэта, которое было выполнено в год окончания Университета. Тютчеву было 18 лет - он учился лишь два года, а третий год отучился в экстернате.

Как только мы зашли в тень в доме в глубине участка на подоконник уселся огромный рыжий кот. Он прислушался и , зевнув, стал нас наблюдать. Прошли мимо соседнего Лазаревского института: Видгоф считает, что Тютчевы с купцами Лазаревыми были в дружеских отношениях. Об этом свидетельствует тот факт, что в Петербурге он снимал квартиру в доме при Армянской церкви...

Дальше по Армянскому пер. прошли мимо "дома Веневитинова" (известен также тем событием, что в нем Пушкин впервые читал Бориса Годунова), затем мимо дома Чертковых, Фуркассовского пер., по Б. Лубянке - наконец, к дому Сушковых.
Одним из наиболее любимых Тютчевым домов в Москве в последние годы домов была квартира его сестры Дарьи, в замужестве Сушковой. Ее муж деражал нечто вроде литературного салона. В одном из писем Тютчев говорил, что за две недели он встречал там больше интересных людей, чем в Петербурге за полгода. В XIX веке Москва вообще славна мнениями и их широтой. Ср. в записных книжках П. А. Вяземского, но о начале века, а не о второй половине: "в Москве было более разговоров и толков о делах общественных, нежели в Петербурге, где умы и побуждения развлекаются и поглощаются двором. ... Оно так и быть должно: в Петербурге - сцена, в Москве - зрители; в нем действуют, в ней судят" (цит. по: Вяземский П. А. Из статьи "Допотопная, или допожарная, Москва". 1865 г. \\ Московский летописец № I, М.: "Московский рабочий", 1988).
Бородатый классик Лев Толстой в молодости любил заходить к Сушковым, и, скорее всего, прежде всего из-за Кики Тютчевой, дочери поэта от первого брака, которая постоянно жила у Сушковых в мезонине. "Салон Сушковых положительно приятен", писал в дневнике Лев Николаевич, и собирался даже жениться, пока не пришел к выводу, что Кики - "слишком оранжерейное создание"... Здесь же Тютчев встречал любимого Чаадаева. Спорили правда они обо всем, ни в чем не соглашались.

Продублированный объект - сад Эрмитаж. На прогулке, посвященной Эйзенштейну, Наум Клейман рассказывал нам о первых театральных постановках автора "Ивана Грозного" в здании нынешнего театра "Эрмитаж" (тогда театра Пролеткульта). Теперь из уст Леонида Михайловича мы услышали ситорию организации сада. Этимология слова hermitage такова: это убежище отшельника. В России, однако, Эрмитажем назывался сад увеселений, открытый на Селезневке купцом Лентовским. Там Тютчев слушал циганский хор, о качестве которого, однако, воспоминаний не оставил. Мне рассказывал театровед В. Золотухин-Нетаганский, что Эрмитаж на Селезневке славен своими театральными постановками с особенным освещением. Перемена места для Эрмитажа связана с тем, что деловой человек, бывший лакей Яков Щукин, выкупил у Лентовского торговую марку и перенес Эрмитаж на Петровку. Его инициалы до сих пор красуются на фонарях в саду.
Постояли на углу Колобовского пер. Посмотрели на Бассейн, как называл нынешний Цветной бульвар актер Щепкин.

Предпоследний объект - дом сотрудника журнала "Русский Вестник" А. М. Георгиевского на Большой Дмитровке, который дружил с Тютчевым и часто помогал ему в затруднительных ситуациях.
Последняя точка маршрута - Дом Редактора, который так назывался, поскольку в нем жил редактор типографии Московского Университета (сама типография - соседний дом на углу Дмитровки), а во времена Тютчева уже упомянутый А. М. Георгиевский. Дом редактора Тютчев посещал с Еленой Александровной Денисьевой в 1850-х гг. Денисьева - последняя любовь Тютчева, он не была официальной женой Федора Ивановича, поэтому вместе их почти нигде не принимали - в Москве, пожалуй, только у Георгиевских.

Леонид Видгоф не просто показал Москву поэта 19 в. Лично я понял каким чудесным и живым человеком был Федор Иванович Тютчев. Удивительным человеком был Ф. И. Тютчев: все в нем совмещалось - и мистика, и терпимость (к лютеранам по крайней мере), и стихи замечательные, конечно. Огромное спасибо экскурсоводу!Как хорошо, что в Москве так интересно жил Тютчев, и об этом так много рассказал Леонид Видгоф.

Из конспектов С. Басшуллера, Б. Громадина, В. Дьяконова

Под мезонином Кики Тютчевой
(фото В. Чухлебова)